Страницы Миллбурнского клуба, 4 - Страница 101

101

социосистемики – именно так мир и устроен. Вся проблема в том, чтобы как-торазобраться в этих бесконечных целевых сетях и найти адекватные способымоделирования. То есть абсурд Сорокинa – это, безусловно, абсурд второгорода, если сравнивать с абсурдом «классическим» (что, как мне кажется,неясно артикулировано в «Абсурдопедии» [8]). Вот, скажем, Александр Введенский(«Больной который стал волной»):

увы стоял плачевный стул

на стуле том сидел аул

на нем сидел большой больной

сидел к живущему спиной

он видел речку и леса

где мчится стертая лиса

где водит курицу червяк

венок звонок и краковяк

сидит больной скребет усы

желает соли колбасы

смотри смотри бежит луна

смотри смотри смотри смотри

на бесталанного лгуна

который моет волдыри…

Текстов, подобных этому, в мировойлитературе существует очень много, и я не буду пытаться как-то чего-тоинтерпретировать (я уже высказался насчет темных мест у Мандельштама в [11]).Очевидно лишь одно: такого рода дискурсы не имеют ничего общего с тем абсурдом,который вытекает из описаний В. Сорокина. А. Введенскиймедитирует на волнах бессмысленных (хоть и не лишенных каких-то ассоциаций)словосочетаний; Сорокин строит жесткое повествование и обрывает все концы(и/или начала). У него тоже есть тексты, подобные цитированному, то есть чистолитературный, классический абсурд (табл. 1, 18), ноони играют совершенно иную роль (см. Раздел 4).

4. ОСОБЕННОСТИ ИЗОБРАЖЕНИЯ

Полное описание литературных приемов В. Сорокинафактически невозможно как из-за большого их количества, так и из-за обширногокритического материала. Постараюсь очень кратко остановиться только нанескольких наиболее часто встречающихся атрибутах. Но прежде чем переходить кособенностям, остановлюсь на общем. В.С. «по умолчанию» прекрасно владеет обычнымлитературным языком высокого качества – таким, какой более чем достаточен дляочень большого числа писателей, чтобы иметь вполне приличную репутацию (именнов смысле стиля). Вот почти наугад взятый пример типичного интеллигентскогодиалога:

«Маша (восхищенно): Ну, Марк... теперья понимаю...

Марк: Что ты понимаешь?

Маша: Почему тебя нигде не печатают.

Марк (смеется): Машенька, я этому непридаю значения. Писал я в стол в Москве, пишу в стол здесь. Какая разница?Жена зарабатывает, крыша над головой есть. Я об одном жалею.

Маша: О чем?

Марк: Что я не состоялся в Германии какпсихиатр. Маша, какой здесь материал! После русских шизоидов, которыми яобъелся, которыми я сыт по горло, — немецкие невротики! Это... как устрицыпосле борща! Здесь все пропитано неврозом — политика, искусство, спорт. Эторазлито в воздухе, на площадях, в университетах, в пивных... кстати о пивных.Вот тебе наглядный пример. Первый год эмиграции. Берлин, Кройцберг. В какую-тожуткую пивную потащил меня Мишка. Сидим, пьем пиво. Народ вокруг крутой, громкий.И один здоровый рыжий детина все время на меня посматривает. Пьет пиво ипосматривает.

Маша: Голубой?

Марк: Я тоже сперва решил. Но потомприсмотрелся — не похож. Да и какой из меня любовник! Нет, вижу — там что-тодругое. Неуютно мне как-то стало, и пошел я пописать в сортир. Пописал,застегиваюсь, поворачиваюсь — а передо мной этот детина. И в сортире, какбывает в таких случаях, — ни души. Ну, думаю, пи**ец тебе, Марк. А детина междутем меня спрашивает: «Вы еврей?» Собрал я свою маленькую волю и отвечаю: «Да, яеврей». А немец опускается передо мной на колени и говорит: «От имени немцев,которые принесли столько страданий вашему народу, я прошу у вас прощения» (“Hochzeitsreise”).

В этом маленьком пассаже есть динамика,острота сюжета, юмор, меткая наблюдательность, точность выражений и прочиекачества, на которых все и держится в прозе, скажем, С. Довлатова,М. Веллера и других хороших писателей.

Вот другой пример, подчеркивающий некиеяркие приметы его «обычного» стиля – кинематографичность (взгляд состороны, отстраненность); высокую лаконичность в сочетании с вниманием к мелкимдеталям:

«23.42.Подмосковье. Мытищи. Силикатнаяул., д. 4, стр. 2.

Здание нового склада«Мособлтелефонтреста».

Темно-синий внедорожник«Линкольн-навигатор». Въехал внутрь здания. Остановился. Фары высветили:бетонный пол, кирпичные стены, ящики с трансформаторами, катушки с подземнымкабелем, дизель-компрессор, мешки с цементом, бочку с битумом, сломанныеносилки, три пакета из-под молока, лом, окурки, дохлую крысу, две кучизасохшего кала.

Горбовец налег на ворота. Потянул.Стальные створы сошлись. Лязгнули. Он запер их на задвижку. Сплюнул. Пошел кмашине.

Уранов и Рутман вылезли из кабины.Открыли дверь багажника. На полу внедорожника лежали двое мужчин в наручниках.С залепленными ртами» («Лед»).

Точность языка Сорокина поразительна. Вотеще совсем маленький пример. У женщины «после поцелуя серафима» вдруг появилсяфаллос, который стал расти до гигантских размеров. Она «поняла, что делать»,пошла на площадь Маяковского и стала им, выросшим чуть не до небес, крушитьпамятник, подняв юбку. А потом открыла глаза.

«С недоумением она обнаружила себястоящей на площади возле выхода из метро... Она стояла, подняв свою длиннуююбку.… Прямо напротив стояли двое парней — русский и таджик. Они держали вруках недоеденное мороженое.

Тамара Семеновна опустила глаза вниз,посмотрела на то, что было у нее под задранной юбкой ... Там виднелся ееобычный женский пах, поросший негустыми волосами. Ниже паха шли ее обыкновенныеноги. Никакого фаллоса не было и в помине.

101