Страницы Миллбурнского клуба, 4 - Страница 113

К оглавлению

113
которых в противном случае нет решительно никаких шансов быть напечатанными.Сюжет этот масштабно развивается в совершенно гротескном варианте, напоминающемроманы Франца Кафки, – реалистично вырисованные и хорошо узнаваемые деталисоветской жизни непринужденно вписываются в совершенно абсурдную в целомситуацию. Малограмотный пьяница Манакин благодаря невероятному успеху поэзииФинкельмайера становится крупным чиновником в области управления культурой,известным поэтом, членом Союза советских писателей. Поверив в свою полнуюбезнаказанность и правоту, он в конце концов присваивает себе произведенияФинкельмайера, который, в свою очередь, даже и не собирается отстаиватьавторство – «прекрасно в искусстве все, что не ищет огласки». Эта стержневаялиния романа завершается вполне кафкианской жуткой развязкой с блестящепрорисованными житейскими деталями на общем фоне огромного абсурдистскогоконцлагеря где-то на далеком Севере.

Обозначив главным героем АаронаФинкельмайера, автор романа с первой же страницы вводит в повествование другуюне менее важную фигуру – Леонида Никольского. Русский интеллигент,профессионал, умница, аристократ по духу, яркая личность с взрывнымтемпераментом, Никольский является движителем сюжета, в котором Финкельмайер –центральный субъект рассмотрения. Никольский талантлив во всем, кроме своейсобственной жизни. В замечательном размышлении о счастливых и несчастливыхлюдях в самом начале второй части романа Никольский признается, что «никогдане умел... подумать о себе, что счастлив». Более того, он уверен, «чтоокружающая его жизнь паскудно устроена – потому, помимо прочего, паскудно, чтов ней просто-напросто не может выпасть тот единственный, нужный ему шанс, таккак в этой сволочной жизни подобного шанса вовсе не существует...» ВнезапноНикольский увидел такой «единственный, нужный ему шанс» во встрече с поэзиейФинкельмайера, и теперь их судьбы неразделимы. Поначалу представляется, чтомежду Никольским и Финкельмайером неизбежен конфликт – конфликт двухсамодостаточных личностей с противоположными темпераментами, тем более что оба онивлюблены в одну женщину, обаятельную ссыльную литовку Дануту (еще одинколоритный образ в галерее выразительных и запоминающихся женских образовромана). Конфликта, однако, не происходит, а взаимное притяжение главных героевромана, напротив, усиливается. Это притяжение двух частиц с противоположнымизарядами, это притяжение гения и таланта. Писатель Дмитрий Быков, сравниваяпоэзию Булата Окуджавы и Александра Галича, как-то высказал мысль, что нетничего более противоположного, чем гений и талант. Это, на первый взглядпарадоксальное, заключение, по-видимому, имеет право на обсуждение.Действительно, гению противостоит не бездарность, которую он просто незамечает, ему противостоит талант, к которому гения, круглого сироту в этоммире, притягивает творческий заряд противоположного знака. С другой стороны, в мощномполе гения талант испытывает искушение приблизиться к своему наивысшемувоплощению. Такие мысли приходят на ум при сопоставлении образов Никольского иФинкельмайера.

*       *        *

История судеб и взаимного притяженияНикольского и Финкельмайера вписана автором в обширную картину жизни кружкамосковских интеллигентов начала 1960-х годов. Время действия романа обозначенодовольно четко: конец хрущевской оттепели, время демократических устремлений инадежд советской интеллигенции, получивших название движения «шестидесятников».Эти надежды были окончательно утрачены после знаменитого посещения НикитойХрущевым выставки художников в декабре 1962 года. Лидер страны охаял работыхудожников-авангардистов словами «дерьмо», «говно», «мазня», а затем, сорвавшисьна крик, приказал:

«Я вам говорю как Председатель СоветаМинистров: все это не нужно советскому народу. Понимаете, это я вам говорю! …Запретить! Все запретить! Прекратить это безобразие! Я приказываю! Я говорю! Ипроследить за всем! И на радио, и на телевидении, и в печати всех поклонниковэтого выкорчевать!»

Герои романа «Некто Финкельмайер» пыталисьспасти «это безобразие» – работы не признанных властью художников, и они,естественно, попали под предписанное партийным вождем «выкорчевывание». Авторотнюдь не фокусирует внимание на противостоянии интеллигенции режиму, его героиедва ли не насильственно втягиваются в это противостояние карательными органамисамого режима, которым приказано заниматься «выкорчевыванием». В романеабсолютно отсутствует прямая политическая борьба московских интеллигентов срежимом, которую, возможно, ожидают от шестидесятников современные читатели. Ихвстречи напоминают скорее некие богемные собрания наподобие вечеровпетербургской творческой элиты начала ХХ века в Башне Вячеслава Ивáнова.Описанное в романе Прибежище – это оскверненная советской действительностью,искаженная до гротеска Башня, где роль лидера, вместо блистательногопоэта-символиста Вячеслава Ивáнова, выполняет не менее блистательныйлектор-эрудит Леопольд Михайлович, бывший официант ресторана «Националь».Феликс Розинер очень точно и выразительно описал постепенную эволюцию этихсобраний и ту внутреннюю нравственную пружину, которая толкала людейучаствовать в них:

«...забавы Прибежища становились отраза к разу серьезнее... в них появилось общее направление, и уж не развлекать,не развлекаться и “кадриться” шли сюда, а шли уже, – не осознавая того разумом,а как будто одним слухом ушей своих и видением глаз, да еще самим свободным

113