Страницы Миллбурнского клуба, 4 - Страница 114
- Предыдущая
- 114 / 136
- Следующая
114
Культуролог Марина Хазанова пишет о романеФеликса Розинера: «Книга его не была радостной, но была теплой, доброй, умной.– И добавляет: – Я сказала Феликсу об этом и о том, что книг о шестидесятыхздесь, в эмиграции, достаточно, но они, в основном, о ссорящихся между собойдиссидентах, о ненависти к власти и о собственном величии. А вот добрых книгпочти нет». Марина вспоминает, что Феликсу очень понравилась такая оценка, и онсказал: «Такого мне еще никто не говорил».
Как свидетель протестного движения в СССР1960–70-х годов, могу добавить: в этом движении были и ненависть к власти,пытавшейся снова загнать народ в «реформированное» подобие сталинского концлагеря,и резкая полемика, и подпольное распространение так называемой «антисоветскойлитературы», которая была, на самом деле, просто нормальной хорошейлитературой, и воистину героические публичные протесты против преступленийрежима, и еще многое, без чего не бывает диссидентских движений в тоталитарномобществе. Однако Феликс Розинер тонко уловил главный мотив самой обширной,гуманистической составляющей этого движения – «очиститься от скверны,которую слышали, наблюдали и частью которой были сами». Да, это именно таки было – мы собирались в компаниях единомышленников, чтобы очиститься отскверны тошнотворных политзанятий и митингов, «ценных» указаний парткомов ирайкомов, от скверны тупой пропаганды в средствах массовой дезинформации ипримитивного печатного советского агитпропа. Мы собирались, подобно героямромана Розинера, чтобы подышать свежим воздухом фантома свободы.
Ощущения российской интеллигенции временконца 60-х и начала 70-х годов, обманутой миражем свободы и увидевшей явныепризнаки возвращения сталинщины, хорошо передает дневниковая запись ЮрияНагибина, сделанная в 1969-м:
«...никак не могу настроить себя наволну кромешной государственной лжи. Я близок к умопомешательству от газетнойвони, и почти плачу, случайно услышав радио или наткнувшись на гадкую рожутелеобозревателя... Стоит хоть на день выйти из суеты работы и задуматься, какохватывают ужас и отчаяние. Странно, но в глубине души я всегда был уверен, чтомы обязательно вернемся к этой блевотине. Даже в самые обнадеживающие времена язнал, что это мираж, обман, заблуждение, и мы с рыданием припадем к гниющемутрупу. Какая тоска, какая скука! И как все охотно стремятся к прежнемуотупению, низости, немоте. Лишь очень немногие были душевно готовы к достойнойжизни, жизни разума и сердца; у большинства не было на это сил... Люди пугались даже призрака свободы, ее слабой тени. Сейчас им возвращена привычная милая ложь, вновь снят запрет с подлости, предательства...»
В Прибежище Феликса Розинера собиралисьлюди, стремившиеся очиститься от скверны советского мракобесия, пытавшиесядуховно противостоять «отупению, низости, немоте». Писатель создал образылюдей, «душевно готовых к достойной жизни, жизни разума и сердца». В их добрыхи умных устремлениях, не содержавших, казалось бы, никакой угрозы всесильномугосударству, содержался, на самом деле, скрытый диссидентский заряд,подорвавший в конце концов режим тоталитарного насилия.
* * *
Эту скрытую, едва различимую на первыхпорах угрозу, несомненно, предвидели власть имущие – отсюда та упорная охотаза, казалось бы совершенно безобидной, группой интеллектуалов Прибежища,закончившаяся, как и следовало ожидать, арестом самого безобидного из всехбезобидных – Аарона-Хаима Финкельмайера. Арест Финкельмайера и суд над ним,начиная с публикации грязного доноса в газете и кончая жестоким избиением сразуже после вынесения приговора, – всего более 60 страниц текста, – композиционнаяи художественная вершина романа Феликса Розинера.
Автор, несомненно, был знаком с материаламисудебных процессов над поэтом Бродским и писателями Синявскими Даниэлем, проходивших в Ленинграде и Москве в 1964–65 годах. Особенно сильноевлияние на описание суда над Финкельмайером, вероятно, оказали записи судебныхслушаний по делу Иосифа Бродского, опубликованные в «самиздате» ФридойВигдоровой под названием «Судилище». Здесь можно найти немало фактическихсовпадений, которые автор, судя по всему, намеренно подчеркивает, – начиная стаких деталей, как публикация клеветнической статьи перед арестом и обвинение в тунеядстве, и кончая буквальнымсовпадением некоторых словесных формулировок подлинного процесса и вымышленногоРозинером судилища. Если не ошибаюсь, Феликс Розинер впервые в русскойлитературе советских времен дал столь обширное художественное описаниеподобного судилища над совершенно беззащитной творческой личностью.Противостояние поэта чудовищному, отлаженному до последнего винтика механизмугосударственного беззакония, торжество мракобесия, основанного на лжи и грубомнасилии, – все это показано в романе с убедительностью и художественной мощью,превосходящими любые исторические, документальные свидетельства. Вспоминаю,какое огромное впечатление произвели на меня в свое время эти 60 страниц романа– словно та скверна, частью которой, увы, мы сами были, безобразно выползланаружу...
При повторном чтении романа ФеликсаРозинера в более поздние времена меня не оставляли ассоциации с «Процессом»Франца Кафки и даже со знаменитыми антиутопиями ХХ века – «Мы» Евгения Замятина
- Предыдущая
- 114 / 136
- Следующая