Страницы Миллбурнского клуба, 4 - Страница 118

К оглавлению

118
ироничный, остроумный и доброжелательный молодой человек. Он всегда впопад исовершенно беззлобно комментировал происходящее, а когда смеялся, снимал очки ивытирал слезы. “Можно мне показать Вам мои стихи?” – спросила я, подойдя к немувпервые. “Да, конечно, – с готовностью отозвался он, – Приезжайте ввоскресенье.” “А можно приехать с мужем?” Молодой человек засмеялся:“Приезжайте с кем хотите.”  Так началась моя дружба с Феликсом Розинером,поэтом, прозаиком, музыковедом. Тогда, в 64-м, он работал инженером вАкустическом институте и писал стихи. Его манера была совершенно иной, чем уменя. Менее традиционной, более необычной, или, как принято говорить,новаторской. Феликс обладал замечательным свойством внимательно изаинтересованно слушать чужие стихи, думать над ними, говорить о них. Благодаряему я перестала слишком уплотнять строку, в стихах появился воздух. Феликсчитал все, что я писала. Лишь одобренные им строки получали право считатьсястихами. Он являлся как бы моим ОТК. “Казнит или милует?” – гадала я,отправляясь к нему с очередной порцией стихов. И если “миловал”, летела домойна крыльях, а если “казнил”, то еле ползла. Так и жила, раскачиваясь нагигантских качелях “между жизнью лучшей самой и совсем невыносимой”».

Людмила Левит, первая жена писателя,живущая ныне в Реховоте в Израиле, рассказывает о временах вызревания исоздания романа «Некто Финкельмайер»:

«Почти все 60-е годы – с 1962-го, когдародился Володя, и до 1969-го, когда мы с Феликсом расстались, – мы жили наокраине Москвы, которая тогда называлась “поселок ЗИЛ”.

К этому времени относится основноедействие романа, но тогда его замысла еще не было, хотя, наверное, в головеФеликса накапливался нужный материал, ведь у нас в квартире часто собиралисьочень интересные люди – наши друзья. Думаю, однако, что прообразом Прибежищаявляются, скорее, не сборища у нас дома, а регулярные встречи молодых, еще непечатавшихся поэтов, у Бориса Николаевича Симолина на Арбате. Борис Николаевичбыл искусствоведом, преподавал не только в ГИТИСе, но и в театральных училищах– Щукинском и МХАТа. Он оказал на Феликса очень сильное влияние, а герой романаЛеопольд Михайлович – точный портрет Бориса Николаевича. Где-то в 1973-74 годахмне довелось быть кем-то вроде издательского корректора романа “НектоФинкельмайер”: Феликс передавал мне машинописную рукопись, а я со всем тщаниемвыискивала описки, знаки препинания и т.п.

Мы с Феликсом всегда – и в Москве послеего ухода, и здесь, в Израиле – поддерживали добрые, дружеские отношения,сохранившиеся после того, как ушли другие, и мы старались, чтобы у сына всегдаоставались и мать, и отец».

Людмила не согласна с характеристикойФеликса как замкнутого человека. Напротив, она вспоминает, что он былдостаточно открытым и общительным – «у него было очень много друзей, он небыл замкнуто-самодостаточным, а, наоборот, очень нуждался в постоянном общениис людьми».

Илан (Владимир) Розинер, сын писателя, служил офицеромв Армии обороны Израиля, а ныне живет в Тель-Авиве и работает научнымсотрудником Бар-Иланского университета в области социальной психологии.Сведения о жизни Феликса Розинера в Израиле я почерпнул в основном из егорассказов. Феликс работал в Израиле главным редактором русскоязычногоиздательства религиозной литературы, сочинял и издавал стихи и рассказы, вместес сыном подготовил и опубликовал иврит-русский разговорник. Там же он написалодну из знаковых работ – художественно-документальное исследование о семипоколениях своей семьи под названием «Серебряная цепочка».

Марина Хазанова позднее, уже в бостонскийпериод, вспоминала: «Почти все наши... разговоры с Феликсом сворачивают к “Cеребряной цепочке”» – писатель придавал этой работе и ее темеконцептуальный статус. Феликс с женой жили в пригороде Тель-Авива, былиматериально обустроены – Татьяна работала в крупной фирме в области прикладнойматематики. Тем не менее, далеко не все в Израиле нравилось Феликсу Розинеру, очем определенно указывает в своих воспоминаниях Азарий Мессерер. Это, а ещеболее – отъезд Розинеров в США – породили точку зрения, что, мол, Розинер сосвоим масштабом просто «не вписался в израильскую жизнь». Вероятно, в этом естьдоля истины, но Илан не вполне согласен с таким мнением:

«Отец воспринимал видные ему недостаткиизраильской действительности без всякого надрыва или трагизма. Он считал своейглавной целью – уехать из СССР, избавиться от тирании, поэтому искренне ценил,что Израиль дал ему такую возможность. Более того, он здесь был счастлив,обретя наконец-то свободу. Переезд отца в США был вызван совсем другимипричинами, главная из них – это, конечно, болезнь, которая хотя и былаостановлена в 1985 году, но могла проявить себя снова в любой момент. Врачирекомендовали ему сменить климат и пройти в Америке курс профилактики, котороготогда еще не было в Израиле. Конечно, обещанная работа в Гарварде тоже сыгралароль...» 

Размышления Илана Розинера подкрепляютсясохранившимися свидетельствами активной поддержки Феликсом Розинеромрепатриации советских евреев в Израиль. Азарий Мессерер вспоминает:

«В Москве конца 70-х годов среди евреевпрошел слух о "железном Феликсе". Дело в том, что Феликс Розинер изИзраиля помогал очень многим. По моим просьбам он прислал добрый десятоквызовов. Когда ко мне приходили люди, решившие эмигрировать, я, записывая ихданные, обычно говорил: "Не беспокойтесь, Вами займется мой друг Феликс,

118