Страницы Миллбурнского клуба, 4 - Страница 30

не пускать к больному.) Я передал ему записку. И когда уходил, увидел его черезкакие-то двойные стекла. Пытался помахать ему рукой, но это было бесполезно.Потом я увидел, как ему принесли мою записку и как он ее читал и ел клубнику…

Вот что написал Алик Макаров в своихвоспоминаниях о Генрихе:

«Пережив несколько инфарктов, он началиграть в теннис около своего дома в Теплом Стане. Однажды с той же целью онприезжал ко мне в Троицк. Мы провели отличный день и договорились продолжитьэти игры. Говорят, что час ежедневной игры в теннис решает кардиологическиепроблемы. Увы, Генриха это не спасло».

Да, действительно, в последние годы Генрихчасто играл в теннис. Один из его учеников имел какое-то отношение к Институтуфизкультуры. И Генрих получил доступ к теннисным кортам института. Иногда яприсоединялся к нему. Генрих носился по корту, совсем не будучи похожим насердечника. Но Генрих умер не от инфаркта. Так что, я думаю, можно было бысказать, что он все-таки смог одержать победу над своим сердцем. Но он не могпобедить советскую медицину. Он принимал таблетки, разжижающие кровь. Вгоспитале у него началось кровотечение, которое «прошляпили» врачи. Вот так они умер. Я узнал об этом на пасеке. Но на похороны все-таки смог приехать.

Это был июнь 1991 года. Из бриджистов напохоронах был еще только Вилен. Когда я увидел его там, печально и медленнобредущего в своей неизменной вельветовой куртке, мне стало совсем муторно.

Это были вторые похороны, на которых мы сВиленом были вместе. Таня Голикова – «бабушка Московского бриджа» –скоропостижно скончалась от инсульта в возрасте 52 лет, в марте 1987 года.Когда Василий Васильевич Налимов, Танин босс, говорил на поминках какие-тотеплые слова о ней, он, в частности, в соответствии с той философскойконцепцией, которую он исповедовал, сказал что-то примерно в том духе, что невсе заканчивается для человека после его физической смерти. На самом деле я непомню точный смысл слов Василия Васильевича. Но дословно запомнил, что добавилк сказанному Вилен. Он сказал: «Но попечалиться все-таки не возбраняется».

Незадолго до смерти Вилена мыразговаривали с ним по телефону. Он – из Москвы, я – из Нью-Йорка. Он был тогдауже серьезно болен. И я решил, что вот тогда-то я и скажу ему, как я обожал егои как приятно мне было общаться с ним все это время. Но когда мы сталиговорить, я не смог выговорить все эти «телячьи нежности». Это было бы,наверное, и супротив его, да и моих принципов. И я только надеюсь, что он знал,что я хотел бы ему сказать и почему не сказал.

…И ДВА РАСКЛАДНЫХ КОРОЛЯ

Так получилось, что с теми ведущимиигроками Москвы семидесятых годов, которые были когда-то моими партнерами, яиграл по БУКС'у. Сюда я отношу (помимо Вали Вулихмана, с которым я обкатывалсистему и играл самые первые матчи в Прибалтике) Марика Мельникова, ВиленаНестерова, Васю Стояновского, Сашу Рубашова, Генриха Грановского, Леона Голдинаи Мишу Донского. По этой причине я, наверное, единственный человек, кто плохознал все остальные московские системы. Я никогда не имел возможности по нимиграть (хотя и знакомился с ними по описанию) и ощущал их только направленнымипротив меня за столом.

Когда мы с Мариком играли против ВиленаНестерова, он часто иронизировал по поводу нашей системы. В БУКС'е очковоесодержание сразу включает дополнительные очки за расклад, которыеподсчитываются по системе Горена. Так мы и объясняли противникам свои заявки,называя наши очки «раскладными». И когда такое объяснение давалось Вилену илиего партнеру, Вилен к словам «столько-то раскладных очков» часто добавлял «… идва раскладных короля». Но когда он играл по БУКС'у со мной, все шло довольно гладко.В частности, оба рождественских турнира в Тарту, в 1974-м и 1975 годах, мыиграли по БУКС'у и заняли там второе место в 1974 году и первое – в 1975 году.

С Васей Стояновским мы играли только одинраз в Таллине. Мы не заняли тогда никакого призового места. Но у меня осталосьочень приятное ощущение от игры с ним. А запомнилось мне почему то только то,что не имело никакого отношения к бриджу.

Как-то мы решили с ним отобедать вресторане гостиницы Виру. Это было на одном из последних этажей. Кажется, на22-м. А с 23-го этажа русские вели наблюдение за иностранными посетителямигостиницы. В конце 2010 года там открылся музей КГБ. Но мы с Васей ничего про23‑й этаж тогда, естественно, не знали.

Как только мы вошли в ресторан, насвстретила девушка и повела за столик. Васе этот «шик» ужасно не понравился. Ион мне сказал вполголоса, что у него в кармане только три рубля.

Мы заказали, как мы думали, скромный обед:литовский холодный суп с горячей картошкой и цыплят табака. Но всеоборачивалось как-то очень неожиданно для нас. Литовский холодный суп намподавали сразу три официанта. Один из них притащил громадную супницу и разливалсуп из нее по нашим тарелкам. Причем делал он это как-то уж очень степенно, неторопясь. Второй официант принес казанок с горячей картошкой и раскладывал намее на тарелки серебряными (на вид) щипцами. А третий официант тоже что-тоделал, непрерывно услужливо кружа вокруг нас.

Вася был в шоке. Он спросил, сколько у меняденег. Я сказал, что у меня есть 25 рублей. Видно было, что это его неуспокоило.

Мы закончили с холодным литовским супом.Пришел четвертый официант и стал все убирать со стола. Мы перешли к цыплятамтабака. Они были очень вкусными. Я таких никогда не ел. А официанты, которым мыуже потеряли счет, продолжали кружить вокруг нас. Когда мы, наконец,разделались с цыплятами, я предложил выпить еще по чашечке кофе. Вася обреченно