Страницы Миллбурнского клуба, 4 - Страница 55

слова, – изнутри. Рискни, читатель, попробуй окунуться в мою повесть – ведь,изучая другого, ты обязательно познаёшь себя. Я видел русских в битве и бунте,торжестве и скорби – я был рядом, я соучаствовал. Я был иностранцем, но непосторонним. Я жил их жизнью и чуть было не умер смертью, которой были унесеныих многие тысячи.

Иные могут задаться вопросом, почемусейчас, когда нас окружают невиданные и неслыханные бедствия, мне пришло вголову рассказать о событиях давних, увядших в памяти редких уже стариков? Ктому же произошли они в землях, о которых мои сограждане имеют смутное и, какправило, ложное представление. Что на это ответить? Теряюсь. У меня нетлогичного объяснения своему упрямому порыву. Отчего я взялся за этот труд и изовсех сил пытаюсь довести его до конца? Какого доказательства я алчу стольупорно, какого наказания страшусь, проводя вечера за конторкой при блекломсвете дурных свечей? Кто водит моим пером – ангел или бес? Что питает моючернильницу – блаженство вдохновения или прихоть соблазна?

Способны ли кого-то заинтересовать излишнеподробные записки человека без особых достоинств – теперь, когда мир не устаетсотрясаться от карающей десницы Сильного, и катится, катится по крутому склону,раздавливая сотни и тысячи, равно сметая в кровавую грязь великих и малых,падших и невинных? Не знаю. Если честно, мне трудно представить читателя этойкниги, тем более покупателя. Да и сам я ныне вряд ли готов отдать хотя бы грошза образы чужой памяти, сентенции не первой свежести, за скрупулезное сообщениеоб исчезнувшем прошлом. Таких книг в хорошие годы выходили десятки и сотни,даже в провинции. Их раздавали знакомым и родственникам, в лучшем случаедва-три экземпляра добредали до библиотек – самых больших и самых пустых. Семуже труду, наверно, не суждено даже этого…

Остановлюсь, ведь это предисловие –сплошное лукавство. Во все стороны из него выпирает нескрываемое тщеславие,присущее любому сочинителю. Конечно же, я способен дать сразу несколько ответовна вопрос: «Зачем, сударь?» – но, если позволите, приберегу их на потом.Удовлетворитесь самым простым соображением: мне хочется вспомнить своюмолодость, те дела и битвы, в которых мне довелось участвовать, тайны, ккоторым выпало прикоснуться моим пальцам и глазам.

И напоследок: я тщусь надеждой, что когдапрекратится нынешняя вакханалия, у оставшихся в живых и тех, кто им будетнаследовать, прибавится смирения и мудрости. Пусть они обратят сделанное нами впрах, пусть громогласно проклянут грешных предков – лишь бы не забыли ничего,не прельстились теми же демонами! Иначе эта ненасытная гекатомба – здесь меняохватывает особенная горечь – еще и напрасна. Скажу честно, я не в силахотказаться от упования на грядущую справедливость, на воздаяние, на возмездие исуровую благодать. Я надеюсь, что потомки выучат назубок наши преступления, чтоужаснутся зверствам алчных отцов и подлостям слабых дедов. Тогда, возможно, онистанут другими и будут с большим вниманием смотреть на самих себя и наокружающий мир, слушать ближних, внимать соседям, оглядываться по сторонам инаконец-то перестанут упиваться своим мнимым первенством.

Не здесь ли ядовитый корень наших напастей– в гордыне, трубящей о превосходстве трех-четырех народов над остальными? Всамо собою ясном разумении, что миром правят несколько держав – одницивилизованные, а другие дикие, – и суть верчения истории и политическогодвижения сфер в неминуемой победе первых над вторыми. Поскольку те, верша чужуюсудьбу, действуют по высшей правде, а эти – по извращенной похоти, одни всегдаблаги, другие – неуклонно порочны.

Теперь, если вы не бросили мою книгу,задержитесь еще на мгновение. И я успею сказать, что ни одна страна – а я ихвидел немало – не представляется мне достойной, и в первую очередь – моясобственная. Нет, я ее не прокляну, но и не похвалю. Слепая страсть не по мне,особенно в нынешнем возрасте. Я не преклонюсь перед родиной, какие бы обличьяона ни принимала, но люблю ее, даже сейчас, когда ее трудно, почти невозможноузнать.

Итак, я буду рассказывать о своеймолодости. Причина тому самая обыкновенная. Я не сделал карьеры, скореенаоборот, поэтому мои зрелые годы, за одним важным исключением, интереса непредставляют. Тянул лямку, заботился о семье, когда она у меня была, думал обудущем, копил деньги на старость, искал удобства, даже покоя. Не то – на заремоего вхождения в мир. Я был легче на подъем, привыкал к любым оборотам фортуныи не боялся перемен. Делал глупости? Да, но это и прекрасно! Смешон старик безцаря в голове, но еще более жалок сдержанный в порывах юноша. Пока у вас естьсилы, не торопитесь отдыхать, спешите действовать. Беззаботность – вот матьнастоящих свершений, их никогда не осилит человек со скучной душой,обремененный повседневными тяготами. Слушайтесь своих желаний, внимайте сердцу– и вам не придется ни о чем жалеть. Тогда я не знал этого девиза, но жил понему. К тому же мне повезло. Или… Нет, скорее, все-таки повезло.

Да, меня зовут очень просто, проще непридумаешь. И действительно, имя, которое вы, возможно, видите на обложке этойскромной книжицы, – мое. Я не скрываю титула или герба – у нашей семьи никогдане было ни того, ни другого, она веками жила без гордости и стыда. Я дамиздателю свой адрес, и если вы захотите убедиться в истинности моего рассказа,в том, что я на самом деле существую, а не придуман досужим писакой, – милостипрошу. Мне незачем и не от кого таиться. По профессии я лекарь – нет, ксожалению, не врач, а только лекарь. Или, быть может, к счастью? Ведь именно