Страницы Миллбурнского клуба, 4 - Страница 58

поворачиваться. Ни одну науку, кроме разве финансовой, артиллерийской дакрепостной, не жаловали подобным вниманием. Но и понятно, отчего за нейприключился такой высокий надзор. Страх, единственно он двигал сановнымирескриптами, открывал двери высоких кабинетов, вовремя прикладывал печати нарасплавленный сургуч. Нет сильнее чувства у человека, почти нет, и министрыподдаются ему ничуть не меньше нашего брата. Держава, сколь она ни мощная илиобустроенная, живет одним лишь страхом владетельных частных лиц, выдаваемым загосударственные интересы.

В этом случае они действительно совпадали –такое бывает. Голод или мор в стране не нужен ни королю, ни последнему бродяге.И если от голода можно уберечься во дворце, то про мор такого не скажешь.Оттого к врачебному делу существовал державный интерес – ведь бледный посланникне спешивается у позолоченных ворот и ни у кого не спрашивает разрешения.Конечно, черной немочи тоже можно поставить заслоны, но только лишь из живыхлюдей. Кто-то должен первым встретить незваную гостью из дальних стран, еслиона, не ровен час, захочет заглянуть во владения нашего всемилостивейшегомонарха. Тогда старики еще помнили страшный мор в Марселе, случившийсянесколько десятилетий назад по нерадивости тамошних береговых служб, которыепропустили в гавань левантинский корабль, несший в своем чреве пятнистуюлетучую смерть.

Сейчас же наши суда сновали по всемокеанам, везли туда и обратно солдат, поселенцев, иноземные дары, трофеи имноголикие диковины. Да и по дорогам старушки Европы нескончаемо мельтешилипотоки людей, обремененных всякого рода барахлом, и слишком часто их путипересекались посреди la belle France. Где же, спрашивается, находитсяцентр мира? Куда больше всего желает попасть обладатель хоть какого-нибудьталанта, любого средства к извлечению дохода? Негоцианты, искатели приключений,наемники, бродяги, поденные рабочие, нищие, пилигримы, сутяги, поэты,проповедники – все они ехали либо в Париж, либо обратно. Великая столицапожирала одних, отталкивала других, ее ворота без устали работали на вход ивыход. И вслед за людьми отовсюду шли смертоносные поветрия, самые нежеланныегости нашего блистательного королевства. Как отказать им от двора – вот труднаязадача, даже для сильнейших мира сего. Ясно, что в Версале от них не укроешься,Божья гроза никого не щадит. Думаю, Его Величество прекрасно помнил – точнее, наверняказнал из рассказов, – как почти в одночасье потерял деда, отца и старшего брата.Да ведь из многочисленных родственников тогдашнего монарха едва ли хоть одиндожил до взрослого возраста. Вот вам и прямой государственный резон кпосильному производству знахарей с дипломами: нужно, чтобы у каждой пограничнойзаставы стоял бедолага-врач и досматривал, досматривал, досматривал. А еслидойдет до худшего, он же и помрет раньше других – разве лишь успеет поставитьсебе точный диагноз.

Итак, оказалось, что продолжить обучениелегче легкого, и его даже не обязательно доводить до конца и писать диссертацию– лекари и фельдшеры, как и цирюльники-зубодеры, были чуть ли не нужнее врачей,ведь им можно было меньше платить за ту же самую работу. Отрывочное чтение дешевыхизданий римских классиков не позволило мне окончательно забыть латынь. Поэтомудальнейшее оказалось предсказуемо. Заполненный формуляр без малейших помехотправился в массивный скрипучий шкаф и тут же затерялся среди пожелтевшихбумаг с узорной каймой. Кто-то из ассистентов быстро и поверхностно меня проэкзаменовалпрямо в углу большой библиотечной залы, не стесняясь присутствия корпевших надкнигами коллег (гордость не позволила мне отвечать хуже, чем я мог), после чегоя был произведен в вольнослушатели с правом дальнейшего перехода в полноправныестуденты. Замечу, что, как выяснилось несколько позже, фельдшерские познания ятогда уже превосходил, а до лекаря немного не дотягивал. Учиться мне нужно былогода два-три, а потом меня ждало место в тусклом портовом карантине, где-нибудьв Сете или, в лучшем случае, неподалеку от Бордо.

Я совершенно упал духом и почти уже побрелк выходу, но тут в зале неожиданно возник изысканно одетый господин среднеговозраста, коллега и приятель тех самых двух-трех докторов и профессоров,которые только что вполуха слушали от соседних конторок, как оцениваетсястепень моей вовлеченности во врачебную премудрость. С первых же слов сталопонятно, что достойный кавалер наносит визит своей альма-матер в связи сдолговременным отъездом по важному делу, связанному с каким-топравительственным поручением. Обо мне тотчас же забыли, а я, ничуть не радуясьнеожиданной отсрочке – служители, должные окончательно зафиксироватьнеобходимые формальности и внести меня в списки будущих жрецов Асклепия, припоявлении гостя встали в почтительную и недвижную позу, – тихо прислонился кстене и чуть не завыл от отчаяния. Вовсе не от ненависти к своей будущейпрофессии, а оттого, что, как казалось, надо мной произвели акт грубогонасилия. Это был плач униженной жертвы – не больше, но и не меньше. Однакозастывший было от моего горя мир продолжал двигаться. Постепенно я, помимоволи, стал прислушиваться к оживленному разговору почтенных эскулапов, которыйте вели, надо признать, на довольно приличной латыни, звучно и с видимымудовольствием выплескивая ее друг на друга.

Вскоре стало понятно, что визитер недавнополучил почетное, но хлопотное назначение и что его дорога лежит на другойконец Европы, в столицу империи, долгое время бывшей нашим главным соперникомна континенте. Борьба эта то затухала, то опять яростно разрасталась, и так без