Страницы Миллбурнского клуба, 4 - Страница 62

пасквилянты, я полагаю, что Ее царствующее Величество совершенно не в чемупрекнуть. Наоборот, стоит преклониться перед настойчивостью, решительностью игосударственной ревностью мудрой повелительницы севера. Не все ее слуги былиодинаково ревностны, но она умела выбирать лучших и заменять негодных. Будьправитель подобных талантов дарован нашей несчастной стране… Но прикусываю язык– что толку жалеть о невозможном.

Да, можно рассуждать о мелких деталях,изыскивать крупицы редких неудач новой Семирамиды, но главное направление еюбыло избрано верно и, что удивительно, с самых молодых лет. С очевидностью непоспоришь. Пусть фернеец не всегда бывал прав и почти всегда предпочиталскольжение пахоте, но здесь он как раз не ошибся, хоть судил о России погазетным отчетам да просмотренным цензурою письмам. Думаю даже, что льстиваявелеречивость его панегириков лишь отчасти лицемерна, он действительно понимал,с какой сверхъестественной громадой имеет дело, с какой силищей. И преклонялсяперед ней.

Легко ли десятилетиями вести такую махинучерез пучину треволнений, не имея права ни на единую ошибку, на самую ничтожнуюпогрешность? И сколь же гибко, сколь же уверенно и неброско шла она, и как,подобно тончайшему стеклу, ничем не замутнено совершенное ею, без малейшихпримесей и червоточин! Возможно, я чего-то не ведаю, но ни одно очевидное илипреднамеренное прегрешение этой великой, не побоюсь громкого слова, государыненельзя поставить в вину. Не всплескивайте руками и не верьте низкой клевете –при желании многим противоречивым событиям можно найти логичное объяснение,которое только послужит преумножению чести Ее Величества. Поверьте, мы слишкоммногого не знаем. И я постараюсь сделать все, что в моих силах, дабы напоследующих страницах разубедить скептиков и циников, которыми не могут нестать чересчур усердные читатели недобросовестных памфлетистов. Хотя, не утаю,по этому предмету у меня не раз происходили острые дискуссии с убежденными иобразованными оппонентами, оказавшиеся, кстати, весьма полезными, посколькудали мне возможность тщательно отточить необходимые аргументы.

Вернемся же теперь в ту повозку, что сороклет назад везла меня через Европу по широкому, плотно наезженному тракту,расхоженному не одной тысячью солдатских сапог. Погода выдалась хорошая, ипосольскому анабасису ничто не мешало. Мы медленно продвигались сначала черезнаши, а потом через имперские земли. Стояла весна, и жизнь, как говорится, былапрекрасна. Ни о какой политике я не думал и ничего в ней не понимал. Сейчас,конечно, я могу предположить, каковы в тот момент были планы королевскихминистров, какие замыслы вынашивали наши нежданные друзья-австрийцы, но тогдаменя волновали совсем иные предметы. Ныне же это скрупулезно описано многимиисториками – они ученее меня и расскажут вам о том времени во всехподробностях. Мои сегодняшние суждения о предвоенных днях не могут никогоудивить новизной или оригинальностью, а тогдашних у меня нет – ни в памяти, нив записи. Рискну предположить, что их и не было. Поскольку меня интересовалтолько один предмет – я сам. Не правда ли, вы знакомы с таким состоянием неоперившейсядуши?

Мое настроение улучшалось с каждым днем.Чем дальше, тем больше я приходил в полный восторг от радикальной переменысвоих жизненных обстоятельств и необыкновенного путешествия, избавившего меняот стояния за студенческой конторкой и от еще одной, совсем малоприятнойперспективы. Поэтому ваш покорный слуга изо всех сил старался угодить новомупатрону и даже время от времени штудировал учебники из его обширногомедицинского багажа. За счастье надо расплачиваться – это я понимал уже тогда. Ибез малейшего ропота вертелся как белка в колесе. Без работы мой хозяин – каквыяснилось, главный врач посольства, по своему положению почти равный самомупослу – не оставался почти ни на день. Забегая вперед, замечу: в Россииврач-иностранец бывает важнее посла, он часто вхож в места, недоступные дляобычных дипломатов. В Версале об этом, кажется, знали.

Но и в цесарских владениях к моему хозяинуто и дело обращались с разными жалобами, искали советов, особенно на длительныхостановках, в больших городах. Постепенно он перестал стесняться моегоприсутствия даже при весьма приватных разговорах – возможно, потому, что неподозревал о моем знании немецкого. Когда мне в голову пришла эта мысль, янекоторое время терзался – не надо ли сообщить о данном обстоятельстве патрону,но потом понял, что ему будет неприятно известие о совершенной им ошибке, ипромолчал. Задним числом могу сказать, что это был первый зрелый поступок,сделанный мною в жизни. К сожалению, всего их насчитывается с гулькин нос, еслине меньше.

Сказанное в моем присутствии разнымиофицерами, почтмейстерами, губернскими советниками, а особенно их женами,постепенно оседало у меня в мозгу и в один прекрасный день неожиданно сложилосьв стройную и удивившую меня самого картину. Стало ясно, что цели будущей войны,способы ее ведения, само отношение к ней необыкновенно различались по обестороны границы. Это был ошеломительный политический вывод, сделанный вдруг,без долгих размышлений. Пригодились молчание и услужливость. И толикасвободного времени. Также мне пошло на пользу чтение толстых медицинских книг,которые я поглощал, когда выпадала очередь сторожить посольский скарб. Все-такия был всего лишь слугой дипломатического эскулапа и поэтому должен был делитьобыденные повинности с остальными дворовыми.

В любом случае, я быстро и безболезненно