Страницы Миллбурнского клуба, 4 - Страница 65

ложечкой и перехватывало дыхание.

Осесть в Вене – но в качестве кого? Ответане было, однако, опьяненный страстью, я склонялся к последнему и даже думалупасть патрону в ноги и просить его о рекомендации для поступления на местныймедицинский факультет. Скажу больше – я был уверен, что теперь с легкостью сдамвсе требуемые экзамены, за год-полтора доберу немногие необходимые курсы, послечего останется только выбрать тему для диссертации, а работать над ней можнобез отрыва от врачебной практики. И это был, скажу я вам, не такой уж дурнойплан, даже наоборот, достаточно разумный и основательный, совсем в стиле моегопочтенного родителя. Не порхать по свету в поисках нелегкой добычи, а осесть наместе, трудиться и зарабатывать. С каждым днем такая перспектива казалась мневсе привлекательнее. Пусть бегающие глаза прекрасной смуглянки продолжалибросать меня то в жар, то в холод, еще неделя-другая, и я бы открылся ей, смеюверить, получил полную поддержку и твердо стал на путь, который привел бы меняк заслуженному положению венского семейного доктора – и не в самом худшемпредместье. Рискну предположить, что клиентура у меня создалась бы представительная– я все-таки был французом, а на представителей нашей нации есть мода в любойпрофессии и в любой стране мира. Вероятно даже, и сегодня я бы жил многопокойнее и радостнее. Но что о том рассуждать! Грань между устроенностью инеприкаянностью я так и не переступил, ибо опять все вышло не по-моему.

Не вдаваясь в излишние подробности,выскажусь кратко и без обиняков. Чернобровая и гибкая, украшенная тяжелойкопной буйно курчавившихся волос прачка-венгерка, засучивавшая рукава столь жеделовито, сколь расстегивавшая юбку, горячо шептавшая в минуты страстинепонятные слова, шипуче скользившие наружу из-за мелких желтоватых зубов,разбила мое сердце, несмотря на известный опыт все-таки еще нежное и юное.Сделала она это по-ухарски беззаботно, в единый миг и, как мне тогда казалось,окончательно. Что именно произошло, не имеет значения, вы слышали сотни такихже историй, и моя ничуть не интереснее других. Вы же не хотите, чтобы яопустился до общеизвестных фигур речи и поведал вам про рассеченную ударомсудьбы горемычную грудь покинутого любовника, его опустошенную душу и прочая,прочая. Важны не чувства, а поступки, сейчас нас интересует то, что случилосьвследствие этого события моей всего-навсего личной жизни.

Ошарашенный и подавленный, я без дела бродилпо шумной, разряженной, даже пышной, несмотря на собиравшуюся случиться войну,Вене и, подобно множеству молодых людей в моем состоянии, был привлечен шумом,доносившимся с вербовочного пункта. Нечего говорить, что у меня и в мыслях небыло становиться солдатом армии ее всемилостивейшего величества, особы,впрочем, во всех отношениях наидостойнейшей, заслуживающей бесчисленных похвали самой доброй памяти. Упомяну кстати, что за несколько дней до этой оказиихозяин уличил одного из слуг в присвоении небольшой суммы денег и хорошенькоотделал его той самой парадной тростью, с которой я впервые увидел его в зданииСорбонны. Наутро опозоренный воришка пробрался в людскую и поведал мне, чтозаписался в имперские гренадеры (а роста он и вправду был порядочного), ипохвастался обещанной ему круглой суммой, положенной каждому новобранцу. Тогдавсе эти известия оставили меня совершенно равнодушным.

Теперь же, разговорившись со средних летпоручиком в топорщившемся по швам черно-белом мундире, превозмогая жестянуюбарабанную дробь и гнусные крики батальонного зазывалы, я узнал, что имперскимвойскам потребны не одни гренадеры. В частности, недавно выявилась значительнаянедостача младшего врачебного персонала, поэтому им очень прилично платят исодержат на офицерском довольствии. Также поручик рассказал, в какойдепартамент военного ведомства обратиться и какие бумаги представить дляподтверждения своего лекарского мастерства. Рассказываю так подробно, чтобы выне думали, что я решил изменить свою жизнь прямо там, на месте. Нет, я думал ещецелых два дня, и только потом испросил аудиенции у патрона, где во всемпризнался и попросил помощи.

На удивление, хозяин отнесся ко мне болеечем снисходительно. Был ли он рад неожиданному разрешению конфликта междупомощниками – а он был слишком умен, чтобы того не замечать. Во всяком случае,я не заметил горести в его взгляде – возможно, мне только показалось, что онначал подумывать, а не сделать ли меня своим настоящим ассистентом. Патрон велсебя воистину благородно: выдал денег на месяц вперед и позаботился выправитьряд документов и рекомендательных писем, которые подробно описывали мое вежествов вопросах медицины. Короче говоря, снабдил всеми бумагами, какие только могликомпенсировать отсутствие у меня врачебного диплома, которого, забегая вперед,скажу, я так и не получил. Даже осведомился, считаю ли я себя уже в силахобщаться с пациентами на немецком, ведь многие рекруты с окраин империи исами-то знают его с пятого на десятое. Я ответил утвердительно, причем был весьматронут – такого внимания я и вообразить не мог. Впрочем, тут же оказалось, чтомне есть чем отплатить за проявленное по отношению ко мне участие. Патронпризнался, что давно собирает материал для трактата об организации медицинскойслужбы в военных условиях, и спросил, не мог ли бы я оказать ему в этомсодействие. Разумеется, я отвечал утвердительно и обещал писать краткие отчетыиз действующей армии и пересылать их по условленному адресу. Это было самоеменьшее, чем я мог его отблагодарить.