Страницы Миллбурнского клуба, 4 - Страница 78

шагом. Я двигаюсь по маршруту дальше, и вскоре, желая закурить, опять не нахожуспичек. Не нахожу и Ваню тоже. Оборачиваюсь и вижу Ваню в полукилометре сзади.Иду назад. Он стоит в точке, откуда послан за спичками, с рюкзаком за спиной, впозе часового: «Но вы не сказали мне, что я должен вас нагнать». Этакий стойкийпионер на часах, как герой Л. Пантелеева. «Вольно, Ваня! Вольно!Ты не в армии, шевели мозгами сам!» К концу сезона он привык обходиться вмелочах без приказаний. На привале мог уснуть без приказа расслабиться.

Таким образом, отец в нем взрастилредкостные качества, которые не оставляли мальчику выбора при определениижизненного пути. Отец дал сыну целенаправленно охранительное воспитание, темобеспечив его будущее. Я убежден, что мальчик был подготовлен к карьере,которая, по мнению его отца, была пределом мечтаний, – карьере исполнителя.Судя по сыну-роботу, Николай Иванович был гораздо хуже слухов, которые о немходили.

* * *

В день моего возвращения в Алма-Ату, неотряхнувши пыль, я заскочил в экспедицию и опять столкнулся с НиколаемИвановичем в экспедиционном коридоре. Он сухо спросил, хорошо ли вел себя егопарень, нет ли нареканий. Выслушав ответ – что да, все хорошо, нареканий нет,что «парень исполнительный и даже чересчур», – он одобрительно кивнул.

Чуть помолчав, глядя в сторону, негромкозадал еще два вопроса: что это за арест в Сарыозеке и чем кончилась история споварихой?

Я ляпнул: «Быстро, однако, у вас почтаработает», подразумевая, что, ну надо же! – кто-то уже успел сообщить.

– Да-да, да-да, да-да, почта у насработает, – тихо, скороговоркой, произнес он и посмотрел мне в глаза в упор.

Этот немигающий взгляд ясно говорил: да,мне стучат, а ты остерегайся.

Надо признать, в поле тогда в самом деле случилось несколько неприятныхисторий, две из которых он упомянул: я, действительно, был арестован, а нашавеселая повариха попала в больницу по причине избиения ее мужем-шофером.Получалось, что старый паук был обо всем этом подробно информирован. И, вродебы, он меня предостерегал.

Кто «стучал»? Я недолго ломал голову.Стучал тот, кто очень часто, с любой оказией, отправлял письма «Довостребования» в Алма-Ату. Такая была одна-единственная: немногословная ихмурая, одинокая геологиня Лариса Р-к. Поэтическая натура, она в застольяхнапористо декламировала женские стихи, как будто обращалась к кому-то изприсутствующих: «А ты придешь, когда темно,/когда в стекло ударит вьюга» и т.д.

Все помнят ее мешковатую фигуру в полевом облачении,склонившуюся и что-то быстро пишущую на колене в полевом блокноте.Иронизировали, что пишет она стихи, в которых непременно рифмует «темное-томное»и «волнение-томление». Если и так, то стихи в блокноте чередовались с письмамиНиколаю Ивановичу. Письмо она запечатывала в конверт, надписывала адрес иотносила в коробку для почты с приятным чувством исполненного долга. После чегоприступала к обдумыванию следующего письма. По-видимому, ее доносы-рапорты былив стилистическом отношении безупречны.

ИЕГОВА VERSUS СЮГАЕВ

В 1920-х годах он был беспризорный мальчикиз оренбургских крестьян, которого подобрала и усыновила еврейская семья.Случилось это где-то на юге России. История умалчивает, что они были за люди,эти евреи, и были ли у них еще дети. Но войну они пережили и допили своюгорькую чашу уже после войны. В общем, мальчику посчастливилось, как немногимиз миллионов брошенных, осиротевших и одичавших детей.

Эти люди вырастили мальчика и дали емуобразование. В качестве то ли Вайнштейна, то ли Вайнштока он выучился намедицинского фельдшера. В середине 1930-х поступил в Ростовский университет истал геологом. Геология уберегла его от армии и фронта, войну он провел вЧелябинске, в ГУЛАГовской конторе под чугунным названием ЧелябметаллургстройМВД СССР. Служил за совесть, благодаря чему после войны был переведен в Москву.

И вот пришли суконные времена борьбысоветского народа с космополитизмом и космополитами. Геолог Вайншток объявилсебя истинно русским, сменил фамилию и сделался Сюгаевым. Как Сюгаев Николай Авдеевичон вскоре защитился и стал сотрудником Кафедры динамической геологии МГУ.

Он порвал со своим еврейством публично,громко, как-то особенно гнусно, при всей гнусности тогдашней советской жизни.Его выступление на закрытом партсобрании прославилось. Тов. Сюгаев Н.А. обвинилбезродных космополитов в том, что те злонамеренно пытались его к себепричислить, скрывая от него правду его настоящего происхождения. Но теперь,наконец, глаза его раскрылись, он знает правду, и он проклинает их с гневом.Собственно говоря, этим своим проклятьем он и столкнул лавину событий, окоторых я здесь рассказываю.

Тамара Дмитриевна Т., профессор той жекафедры, рассказывала мне эту историю, брезгливо морщась. Ей, прошедшей войну,видавшей всякие виды, была омерзительна даже эта его новая фамилия. ТамараДмитриевна полагала, что он сам ее и придумал: «Где он только откопал этумерзость – Сюуугаааев? Недосюгаев, что ли?» Она была убеждена, что своихприемных родителей он таки загнал за Можай, уничтожил.

Не любила она его очень, как и многиедругие люди на факультете его не любили. Потому что в строительстве своейкарьеры он пользовался – и гордился тем, что пользовался – особой поддержкой состороны органов. Ходили слухи, что стукач он был первостатейный имасштабный. Прослыть большим стукачом на геологическом факультете МГУ 1950-хгодов значило так же много, как стать международным гроссмейстером в странешахматистов.

* * *