Страницы Миллбурнского клуба, 4 - Страница 81

воротником. Ни дать ни взять учительница начальных классов Марьванна.

Ее руководящее положение обозначилбледно-зеленый телеграфный бланк, который я только что заполнил. Бланк легперед ней на стол, проплыв от лупоглазой через телефонистку и телеграфистку.Каждая из них, пробежав глазами текст, хмыкала и коротко взглядывала на меня вокошке. Начальница Марьванна тоже прочла бланк, зыркнула в мою сторону, что-тобуркнула и направила его назад по той же траектории. Со словами «мы не можемэто принять» ситцевая барышня протянула мне его обратно.

Они были правы. В телеграмме, прямо скажем,был шпионский текст, в котором вместо «поздравляю» и «желаю» фигурироваликакие-то «развесистая чинара» и «23 звезды» (по количеству лет именинника). Онибыли правы, но я вошел в раж. Исписал несколько бланков другими вариантами «шпионскоготекста». И раз за разом мои телеграммы справедливо отвергались бдительнымипочтмейстерами. К тому моменту, как был принят приемлемый для них вариант,Марьванна лоснилась потом. Лупоглазая меня ненавидела. И Саша тянул за рукав –мол, хватит уже.

Под конец я сунулся в окошко как можно дальшеи, по-учительски жестикулируя пальцем у виска, произнес речь: «Сталин умермного лет назад. На дворе другие времена. Хватит бояться» и так далее в том жедухе. В ответ раздалось бормотание, тяжелое, как непропеченный хлеб: «Позвонитькуда следует». И в самом деле, они позвонили.

ДВОЕ В КЕПКАХ

Выйдя из почты, мы неторопливо двигались попыльной улице к базару. До назначенных к отъезду трех часов дня оставалось ещедва часа. Я шел и думал две радостные мысли: хорошо, что все запланированноеудалось, и как хорошо, что остается время на книжный магазин. Я был, как мнесегодня кажется, наполнен тем беспричинным счастьем, которое черпается изполноты ощущений свободы и твоих безграничных возможностей.

Эти подробности – не выдумка. Я их помнюпотому, что в тот момент, когда мы поравнялись с автобусной станцией и переднами со словами: «Пройдемте» возникли двое в кепках, мой запоминающийинструментарий заработал в полную силу.

Белоглазый, нездорового облика капитан иплюгавый, мелколицый, размером головы никак не более 52-го. Обоим лет по 45-50.Определенно, оба – менты, чей жизненный путь протекал в системе ГУЛАГа. К томувремени советская милиция уже переоделась в серые мундиры: брюки, кители сотложным воротом, галстуки – все стало серым. Но в провинции они еще донашивали синее – галифе и глухие кителисо стоячими воротниками. Водянистые глаза палача вполне могли быть укакого-нибудь заштатного собаковода. Но тускло-застиранное синее галифе ичищенные-перечищенные хромовые сапоги ясно говорили, что перед вами мент.

Последовала короткая перепалка («пройдемте»– «куда?» – «там узнаешь» – «попрошу не тыкать»), которая закончилась крепкимзахватом под локоть и волоком в заднюю комнату автостанции. Там капитан показалсвое удостоверение, после чего отобрал документы и тщательно нас обыскал. «Недергайся, не девушка», – шипел он, когда шарил по промежности. «Что здесь?» –ткнул он пальцем в полевую сумку. «Котлеты», – ответил я. Он мигнул плюгавому.Тот проверил и подтвердил, что да, котлеты.

Пять секунд – столько времени заняло у плюгавогооткрыть сумку, вынуть бумажный сверток, проткнуть его насквозь пальцем, неразворачивая бумагу, и сунуть обратно в полевую сумку. Вдвое дольше происходиловнимательное обнюхивание пальца.

Этот кадр с плюгавым нюхачом намертво впечаталсяв мою память: брови сдвинуты, глаза скошены; по-собачьи мелко-мелко втягиваявоздух, он ведет носом вдоль неподвижного указательного пальца, испачканногогрязно-серыми крошками котлетной дряни.

...Мы с Сашей сидим, откинувшись на лавке устены в предварительной кутузке комендатуры. Плюгавый стоит в проеме открытойдвери и неотрывно сверлит нас глазами, быстро переводя взгляд с одного надругого.

Весь его облик говорил: я на посту, я бдювраждебный элемент. Сверление взглядом – такова манера сверки подозреваемого скартотекой преступников, каковую истинный чекист всегда содержит наготове всвоей профессиональной памяти.

Наконец, он издал торжествующий возглас.Обернулся к своим ментам за дверью, объявил тонким голосом: «Сидел!» и указална Сашу.

– Не-е-ет, – в тон ему проблеял тот.

– А я говорю, сидел. В 58 году! – плюгавыйскороговоркой произнес название какой-то зоны.

– В 58-м мне было всего 14 лет.

– А я говорю, все равно сидел.

Мы оба весело рассмеялись. В этот моментвошел капитан и увел меня на допрос. Саша остался сидеть на лавке, закинув ногуна ногу и посмеиваясь. Смеяться ему оставалось недолго. Нет сомнения, он, как ия, не сидел и вообще не имел с ними контактов. Будь это иначе, мы бы знали, чтосмеющийся над ментами очень рискует, в чем Саше предстояло вскоре убедиться.

ИВАН ГЕОРГИЕВИЧ В САРЫОЗЕКЕ

Комендатура помещалась в одном изстанционных бараков, длинном одноэтажном здании с единственнымвходом в торце, под двухскатной, крытой шифером крышей с рядамипечных труб на ней. Барак – наиболее популярный в тойстране до недавнего времени архитектурный стиль. Данное строение относилось кпоздне-барачному рококо, ибо несло наличники вокруг зарешеченных окон.

В узкой комнате – единственное окно, печкау двери и пять столов вдоль стен. Плохо побеленная печка застлана газетами, наней горка папок, чайник, грязная посуда. У окна справа сидит светловолосыймайор в авиационных погонах и со значком педагогического института на кителе (ромбикс книжечкой), что является точным признаком армейского политработника. После