Страницы Миллбурнского клуба, 4 - Страница 91

итеративный процесс со многими участниками, в котором крайне важна егопрозрачность и проверяемость.

Социосистемика, как бы она ни стараласьбыть объективной, не может игнорировать тот факт, что мир есть место, раздираемоепротиворечиями и насилием. В таких условиях сама терминология, к единствукоторой она призывает, безусловно, должна отражать разные стороны конфликтов итем самым терять свою универсальность (пример с Израилем ясно это показывает).Это поневоле погружает ее в поле дискурса о теснейшей связи языка и насилия, очем много пишут философы [14] и литературоведы [15]. Однако в той мере, вкоторой не существует иного равенства, кроме как равенства перед законом, недолжно существовать паритета в позициях конфликтующих сторон. В этом отношенииуниверсальность предполагаемого языка должна быть добровольной – его используютте, кто считает нужным (и, соответственно, пользуются плодами унификации). Это,однако, не снимает многих спорных проблем.

В предположении, что подобные вопросыкак-то решены, дальнейшая часть социосистемики посвящена проблемам обработкиданных такого рода и здесь не рассматривается.

Претензии социосистемики могут выглядетьлибо как тривиальные, либо как несбыточные или идеалистичные. Тривиальными оникажутся потому, что, вроде, современная наука и так делает все, что в ее силах,для полной информированности ЛПР. Но это иллюзия, по огромному количествупричин – от социальной организации самой науки (приводящей к политически илиидеологически сдвинутым рекомендациям) до принципиальной непроходимостиканалов, по которым информация поступает к ЛПР (в силу структурных особенностейуправления, избытка информации и недостатка понимания, невозможности правильнойфильтрации и пр.). Эти причины частично обсуждались в статье [9]; я не будуповторяться.

Несбыточными претензии могут казаться такжепо очень весомым причинам (огромные, хотя и разрешимые, по моему мнению,технические трудности на пути создания действующей компьютерной системы такоготипа [9]) – но и это не является предметом научной части данного эссе.Предметом является некое свободное обсуждение одного феномена: тот самыйсинтез, о котором печется социосистемика, имеет удивительное сходство с другимсинтезом – с тем, который возникает в искусстве.

Связи науки и искусства в целом –неисчерпаемый предмет. Леонардо да Винчи был склонен считать их вообщесинонимами (живопись должна строго следовать законам перспективы, анатомии ипр.), что в то счастливое время еще можно было как-то объяснитьнерасчлененностью знания. Но идея о глубокой связи этих двух взглядов на мир,претерпев множество модификаций, становится с тех пор не менее, а болеепривлекательной и распространенной. То А. Эйнштейн заявит, чтоДостоевский для него важнее Гаусса; то Нильс Бор скажет, что кубизм Пикассо –как раз тот язык, на котором можно понять современную (20-е годы) модель атома[16, стр. 76]; то М. Пруст рассматривается как ученый-невролог [17];то Нобелевский лауреат Э. Кандель показывает, как австрийскиеэкспрессионисты начала века (Г. Климт, О. Кокошка, Э. Шилле)предвосхитили многие открытия современной науки о мозге или способствовали им[18], и т.д. То есть взаимоперетекание идей из двух огромных сфер человеческойдеятельности само по себе – вещь многократно наблюдаемая. В последнее времядаже появились предложения по непосредственному использованию этого факта путеморганизации кафедр искусства на физических факультетах [25].

Я не в состоянии рассматривать эти проблемыво всей их сложности. Ясно, что искусство, каким бы проницательным и глубоким онони было, не может заменить науку, и никто от него этого не ждет. Но естьпереходная зона, в которой и происходит «большой контакт» двух взглядов на мир.В этой зоне представители двух миров создают метафоры. По сути, этоединственная вещь, которая и может объединять два столь разных способа познаниямира и взаимно питать их. Объединять неустойчиво, но чрезвычайно плодотворно. Засчет чего это происходит?

Рассмотрим одну из самых знаменитыхлитературных метафор: "All the world is a stage, And all the men andwomen merely players" («Весь мир – театр,/ В нем женщины, мужчины – всеактеры». У. Шекспир. «Как вам это понравится»/Пер. Т. Щепкиной-Куперник).Она, как и другие метафоры (разновидности аналогии), построена по принципу:какой-то аспект «мира» похож на игру в театре; этот аспект важен;в силу важности можно заявить, что весь мир и есть театр, хотя, конечно, вбуквальном смысле это не так. Приравнивание какого-то аспекта (игровой природылюдей) всему миру означает подчеркивание важности этого аспекта. Но этогонедостаточно: подчеркивание должно быть нетривиальным, иначе метафора(сравнение) станет плоской. То есть трудность создания по-настоящему хорошихметафор заключается в совмещении двух противоречивых вещей: в нахождении такойчерты объекта сравнения, что она достаточно важна, чтобы сказать, что одноравно другому, – с одной стороны; и в том, чтобы подобная черта не лежала наповерхности, не осознавалась как очевидная, – с другой. То есть если аналогия –это сопоставление отдельных черт, которые кажутся близкими, то метафора – такаяаналогия, которая использует только очень важные, да еще и не сразувоспринимаемые черты. Аналогия – вещь, в целом очень простая, ибо находитьнечто общее можно практически всегда. Как прием научного исследования онатщательно изучена, многие ее виды расклассифицированы [19]. Точно так же подробноисследованы и метафоры [20]. И тут возникает довольно парадоксальная ситуация.