3. ОСОБЕННОСТИ ИЗОБРАЖАЕМОГО
Кратко перечислю некоторые свойства (пономерам в табл. 1).
Необычность (фантастичность) действий (табл. 1, 1) встречается в половинепроизведений. Это отнюдь не научная фантастика (которая в несколько ироничномвиде тоже присутствует), но, скорее, действия, противоречащие нормам поведенияили ожиданиям. Так, в «Падёже» («Норма») самое необычное то, что «падёж»случился не у скота (как ожидается), а у людей, которые содержались как скот, вхлеву; в «Заплыве» человек плывет несколько часов с факелом в руке; в«Лошадином супе» герой просит, чтобы женщина при нем «ела» из пустой тарелки, ит.д. Но, например, я не помечал как необычные такие вещи, как «День опричника»,«Сахарный Кремль» или «Щи», в которых странных действий в рамках выбраннойсистемы координат не наблюдается, несмотря на полную фантазийность самогосюжета (см. выше – о субъективности выбора признаков).
Насилие (табл.1, 2) описывается в 45% произведений, часто –неоднократно,и, говоря юридическим языком, «в извращенной форме». Власть (3) – в 25%;в сочетании (либо Насилие, либо Власть, либо то и другое вместе) эта пара дает56%. Из всех человеческих отношений принуждение, как видно, чрезвычайнопритягивает к себе автора – это то, что В.С. сильнее всего ненавидит и,по-видимому, чаще всего пытается изжить путем переноса на бумагу. По словамВ.С. в одном интервью, в раннем детстве, когда он ел очень сладкую грушу где-тона даче, за забором молодой человек жестоко избивал старика (тестя), а тотпросил его пожалеть. Я ярко представляю себе подобную ситуацию; два жуткихэпизода из моего детства до сих пор совершенно отчетливо стоят в памяти. Но уприрожденного писателя сладость, испуг, жалость и интерес, испытанные ребенком,не просто запомнились, а, видимо, как-то слились вместе – что по Фрейду, что поПиаже.
Насилие у Сорокина бесконечно разнообразно;оно пронизывает жизнь где угодно, часто в совершенно неожиданных местах. В егоописании никогда нет ни малейшего сочувствия (к насилию), как нет и пафосногоосуждения. Оно всегда подается чрезвычайно детально и просто, как неотъемлемыйфакт, и эта манера делает его особенно отвратительным. Оно может бытьнаправлено на достижение какой-то цели, как убийство Погребца в «Пепле» (преследованиегероями какой-то цели, что лежит в основе детективов и триллеров, у Сорокинапрактически не представлено – у него почти нет детективной логики, за редкимиисключениями, как в пьесе «Щи»). Оно может мотивироваться «возмездием» (хоть инеобъясненным), когда через много лет после знакомства человек приходит кдругому и варварски убивает его руками наемников («Моноклон»). Оно может быть совершенносадистическим, как в «Сердцах четырех», где человека не только держат вподвале, постепенно удаляя конечности и заставляя решать очень сложные задачи(запоминать тексты и пр.), но еще и цинично морализируют при этом на его счет.Оно может быть «высокоидейным», как поведение Хрущева в «Голубом сале», когдаон объясняет Сталину, что принципиально убивает (причем лично и изуверски)только тех, кто ни в чем не провинился (как бы позиционируя себя отдельно отпараноика Сталина, который убивает «за дело»). Оно может быть «из-за обиды»,как в «Соревновании», где в ответ на призыв посоревноваться один лесоруботпиливает голову другому пилой с символическим названием «Дружба». Оно можетбыть, наконец, абсолютно бессмысленным и абсурдным, как в «Тополином пухе» (гдепрофессор после очень лиричных бесед со студентами вдруг дико избивает своюжену) или в пьесе «С Новым годом», где к герою неожиданно приходят гости ираспиливают его на принесенной циркулярной пиле. Убийства и прочие жуткие вещи совершаютабсолютно разные люди – от люмпенов до бизнесменов, государственных деятелей,ученых, инженеров, интеллектуалов. Насилию нет границ, все возрасты емупокорны, во всех слоях оно цветет.
Вот почти наугад взятый пример тойнеобычной манеры, в которой описываются убийства и прочие вещи. Сергей (ему лет13-14) много дней (недель?) отсутствовал и наконец позвонил в дверь своего дома(Здесь и далее в статье «...» означает пропуск в цитируемом тексте. – И.М.):
«— Кто там? — спросил за дверью женскийголос.
— Мама, это я, — ответил Сережа.
Дверь открыли, и Сережа сразу жебросился на шею стоявшей на пороге невысокой блондинке:
— Мамочка! Мама!
— Сергей! Сергей! Сергей! — закричалаженщина, сжимая Сережу. — Коля! Коля! Сергей!
К ним подбежал худощавый мужчина,схватил голову Сережи, прижался.
— Сергей! Сергей! Сергей! — вскрикивалаженщина.
— Мамочка, папа, подождите ... я неодин...
— Сергей! Сергей! Я не могу! Я не могу!— тряслась женщина.
Мужчина беззвучно плакал.
— Мамочка... я здесь, я живой, подожди,мамочка.
— Лидия Петровна, не волнуйтесь, всепозади, — произнес Ребров, улыбаясь...
— Да, мама, у нас сюрприз, — Сережаосвободился от объятий. — Вот, мама, и ты, пап, сядьте сюда, на диван ипослушайте. Только это, не перебивайте.
— Не перебивать будет трудно, —усмехнулась Ольга.
— Попробуем, — со вздохом женщина селана диван. Мужчина сел рядом.
— Теперь тряпки, — спокойно произнесРебров.
Все четверо вынули мокрые тряпки иприложили их к лицу, прикрывая нос и рот. Выбросив вперед правую руку сбаллончиком, Ребров прыснул аэрозолем в лицо мужчине и женщине. Беспомощновскрикнув, они схватились за лица и сползли с дивана на пол.
— Назад, дальше! — скомандовал Ребров,